Читая Монтеня

1. О СМЕРТИ

«Философствовать — значит учиться умирать» — так называется одна из интереснейших глав «Опытов». «Блаженство и счастье, которыми светится добродетель, заливают ярким сиянием все имеющее к ним отношение, начиная с преддверия и кончая последним ее пределом. И одно из главнейших благодеяний ее — презрение к смерти; оно придает нашей жизни спокойствие и безмятежность, оно позволяет вкушать ее чистые и мирные радости; когда же этого нет — отравлены и все прочие наслаждения. «Может быть, несколько утрированно, но абсолютно верно, не правда ли? «Все философские учения в один голос предписывают нам презирать страдания, нищету и другие невзгоды, которым подвержена жизнь человека, но все же не это должно быть первейшей заботой… потому, что эти невзгоды не так уж и неизбежны, можно прибегнуть к помощи смерти… Если бы смерть была подобна врагу, от которого можно убежать, я посоветовал бы воспользоваться этим оружием трусов. Но так как от нее ускользнуть невозможно… надо научиться встречать ее грудью и вступать с ней в единоборство. И, чтобы отнять у нее главный козырь, изберем путь, прямо противоположный обычному. Лишим ее загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чем-либо другом. Будем всюду и всегда вызывать в себе ее образ, и притом во всех возможных ее обличиях. Благодаря этому мы окрепнем, сделаемся более стойкими. Посреди празднества пусть неизменно звучит в ваших ушах все тот же припев, напоминающий о нашем уделе; не будем позволять удовольствиям захватывать нас настолько, чтобы время от времени у нас не мелькала мысль: как наша веселость непрочна, будучи постоянно мишенью смерти, и каким только ударам не подвержена наша жизнь! Так поступали египтяне, у которых был обычай вносить в торжественную залу, наряду с лучшими яствами и напитками, мумию какого-нибудь покойника, чтобы она служила им напоминанием для пирующих. «Позволю себе заметить некоторое, на мой взгляд, не совсем логичное в высказывании философа, хотя сразу оговорюсь, что ничуть не претендую на принятие отрицания мнения Монтеня: мысль о смерти отравляет нам наслаждения, испытываемые в жизни. Но зачем же тогда постоянно помнить о ней и в минуты празднества? Это было бы логично, если бы мы уже приучили себя к мыслям о ней, но, думается, на такое «приучивание» у «среднего» человека может уйти очень и очень много времени, может быть, даже вся жизнь. Высказывание Монтеня становится приемлемым, если допустить, что он говорит не о «средних» людях, а о людях «высокого класса», что он и оговаривает, но чуть ниже. Вообще же, эти призывы чем-то напоминают религию, а, может быть, и вся философия Монтеня в какой-то мере своеобразная религия?..

«Неизвестно, где поджидает нас смерть; так будем же ожидать ее всюду. Размышлять о смерти значить размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. «Может быть, здесь логичное объяснение предыдущих призывов? «Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения… В схватке между нами и смертью нет места притворству, приходится говорить начистоту и показать, наконец, без утайки, что у тебя за душой. Вот почему это испытание окончательная проверка и пробный камень всего того, что совершено нами в жизни. Этот день — верховный день, судья всех остальных наших дней. Этот день, как говорит один древний автор, судит все мои прошлые годы. Смерти предоставлю я оценить плоды моей деятельности, и тогда станет ясно, исходили ли мои речи только из уст или также из сердца. ««У нас не окажется недостатка в хороших руководителях, способных преподать нам простую мудрость природы. Один из них — Сократ. Своим судьям он говорил приблизительно следующее: «Если бы я стал, господа, просить вас пощадить мою жизнь, то боюсь, что тем самым подтвердил бы наветы моих обвинителей, будто я изображаю себя человеком, знающим больше, чем все другие, ведающим о том, что скрыто от нас в небесах и в преисподней. Могу сказать, что со смертью я не знаком, что ничего о ней мне не известно и что я не видел ни одного человека, который на собственном опыте познал бы ее и мог просветить меня на этот счет. Те, кто боятся смерти, полагают, видимо, что знают ее. Что до меня, то я не ведаю, что она собою представляет и что делается на том свете. Смерть может быть безразличной, а может быть и желанной. Я стараюсь избегать того, что, как мне ведомо, дурно, например, обижать ближнего или не подчиняться тому, кто выше тебя, будь то бог или человек. Но того, о чем я не знаю, хорошо это или дурно, я не страшусь. Если я умру, а вы останетесь в живых, то одни боги ведают, кому из нас будет лучше. Поэтому решайте, как вам заблагорассудится. Но, следуя своему обыкновению давать советы о том, что справедливо и полезно, я сказал бы, что вам по совести своей лучше бы было оправдать меня, если в моем деле вы разбираетесь не лучше, чем я сам… ««Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее. «Монтень довольно резко отвергает идеи фаталистического учения. «И если вы прожили один-единственный день, вы видели уже все. «По-моему, достаточно точно подмечено. «Каждый день таков же, как все прочие дни. Нет ни другого света, ни другой тьмы. Это солнце, эта луна, эти звезды, это устройство вселенной — все это то же, от чего вкусили пращуры ваши и что взрастит ваших потомков… Освободите место другим, как другие освободили его для вас. Равенство есть первый шаг к справедливости. Кто может жаловаться на то, что он обречен, если все другие тоже обречены? Сколько бы вы ни жили, вам не сократить того срока, в течение которого вы будете мертвыми. Все усилия здесь бесцельны: вы будете пребывать в том состоянии, которое внушает вам такой ужас, столько же времени, как если бы умерли на руках кормилицы. «По мнению Монтеня, природа поступила с изумительной мудростью, предусмотрев смерть. Вот как природа оправдывает этот свой поступок: «Ни людей, ни жизнь человеческую не измерить локтями. Вдумайтесь хорошенько в то, что называют вечной жизнью, и вы поймете, насколько была бы она более тягостной и нестерпимой, чем та, что я даровала ему. Если бы у вас не было смерти, вы без конца осыпали б меня проклятиями за то, что я вас лишила ее. Я сознательно подмешала к ней чуточку горечи, дабы, принимая во внимание доступность ее, воспрепятствовать вам слишком жадно и безрассудно устремляться навстречу ей. Чтобы привить вам ту умеренность, которой я от вас требую, а именно, чтобы вы не отвращались от жизни и вместе с тем не бежали от смерти, я сделала и ту и другую наполовину сладостными и наполовину скорбными. Я внушила Фалесу, первому из ваших мудрецов, ту мысль, что жить и умирать — одно и то же. И когда кто-то спросил его, почему же, в таком случае он все-таки не умирает, он весьма мудро ответил: «Именно потому, что это одно и то же. «Возникает вопрос, почему же тогда смерть на войне много менее страшнее, чем у себя дома. У Монтеня можно найти ответ и на этот вопрос: «Я полагаю, что тут дело в печальных лицах и устрашающей обстановке, среди которых мы ее видим и которые порождают в нас страх еще больший, чем сама смерть. Мы как бы уже заживо облачены в саван и преданы погребению… Благостна смерть, не давшая времени для этих пышных приготовлений. «Довольно пессимистично, однако полагать Монтеня пессимистом, на мой взгляд, было бы неверным. Его надо считать скорее гуманистом, которые полагал, что человек не должен смириться перед судьбой, богом, провидением, способен полностью отвечать за свои поступки. Стоицизм Монтеня ориентировался прежде всего на природу, на естественное, носил эпикурейский характер; ему чужды жертвенность, отречение во имя потусторонних идеалов: «Презрение к жизни — нелепое чувство, ибо в конечном счете она все, что у нас есть, она — все наше бытие… Жизнь ведет нас за руку по отлогому, почти неприметному склону, потихоньку да полегоньку, пока не ввергнет в это жалкое состояние, заставив исподволь свыкнуться с ним. Вот почему мы не ощущаем никаких потрясений, когда наступает смерть нашей молодости, которая, право же, по своей сущности гораздо более жестока, нежели кончина еле теплящейся жизни или кончина нашей старости. Ведь прыжок от бытия-прозябания к небытию менее тягостен, чем от бытия-радости и процветания к бытию-скорби и муке. «На мой взгляд, Монтень очень верно подметил и оценил этот момент с точки зрения психологической природы человека.