Человек в философии и культуре Древнего Востока. Буддизм и конфуцианство

Человек в философии и культуре Древнего Востока. Буддизм и Конфуцианство

Характер взаимоотношений первобытного человека с природой вызывал ощущение неразрывной связности: силы природы персонифицированы в образах богов (человек испытывал на себе их могущество и ощущал бессилие в противостоянии им), люди и боги живут как бы общей жизнью, обладают общими чертами и даже пороками. Боги не только всемогущи, но и капризны, зловредны, мстительны, любвеобильны и т. п., в то время как герои мифов наделены фантастическими способностями в преодолении зла, в борьбе с врагами. То, что Гегель в свое время писал о взаимоотношении богов и героев Гомера, вполне приложимо к мифам народов Востока: «Все содержание, приписываемое богам, должно оказаться вместе с тем собственной внутренней сущностью индивидов, так что, с одной стороны, господствующие силы представляются индивидуализированными сами по себе, а с другой стороны, это внешнее для человека начало оказывается имманентным его духу и характеру».

Постепенно упорядочение хаоса и организация мироздания начинают приписываться «первочеловеку». В ведических мифах это тысячеглавый, тысячеглазый, тысяченогий Пуруша, ум или дух которого породил луну, глаза — солнце, уста огонь, дыхание — ветер и т. п. Пуруша — это не только модель космоса, но и человеческого сообщества с самой ранней социальной иерархией, проявляющейся в делении на «варны»: из рта Пуруши возникли жрецы (брахманы), из рук воинское сословие (кшатрии), из бедер — торговый люд (вайшья), из ступней — все остальные (шудры). Аналогичным образом в китайских мифах происхождение мира связывается со сверхъестественным человеком по имени Паньгу, из вздоха которого появились ветер и облака, из головы — гром, из левого глаза — солнце, из правого — луна, из туловища с руками и ногами — четыре страны света, из крови реки, из пота — дождь и роса, из блеска глаз — молния и т. д.

Переходя к рассудочному осмыслению причинности мира в разнообразных проявлениях его постоянства и изменчивости, человек должен был по-новому увидеть и свое место, предназначение в нем. Он по-прежнему ощущал себя в неразрывности с космосом в целом, но уже задумывался о существовании первопричины, первоосновы бытия, некоего абсолюта. Взаимосвязь человека с абсолютом складывается как бы, но двум моделям, в которых отражены не столько особенности психологического склада восточных народов, сколько специфика общественного уклада древнеазиатского общества. Два столпа его составляют централизованный деспотизм, основанный на государственном владении землей и водой, и сельская община. Практически безграничная власть восточного монарха преломилась в сознании как всемогущество единого, обретшего атрибуты главного божества.

В Китае единое «великое начало, способное родить, наделить и погубить» человека, обожествлено в Небе — «Тянь». В «Ши цзине» («Канон стихов») Небо — всеобщий прародитель и великий управитель: рождает на свет человеческий род и дает ему правило жизни. Упоминание правил жизни не случайно. Освещение общественных устоев, их сохранение и поддержание — важнейшая социальная функция культа Тянь. Примечательно, что складывающееся несколько позже представление о человеческом совершенстве предполагает прежде всего «гуманность», которая трактуется как следование правилам, ритуалу, этикету. «Благородный муж думает о том, как бы не нарушить законы», он обязан соответствовать требованиям ритуала". «Этикет» помимо норм непреходящей ценности, вроде правдивости, доброты, смелости, морального императива «то, чего я не хочу, чтобы делали мне, и не хочу делать другим», включал в качестве первостепенных принципов добродетельности уважение и строгое подчинение сложившемуся разделению социальных ролей: государь должен быть государем, сановник — сановником, отец — отцом, сын сыном.

Конфуцианство, заложившее с древности идеологический фундамент китайского общества, выдвинуло в качестве краеугольного камня социальной организации — ли, что означало норму, правило, церемониал. Ли предполагало поддержание навечно рангово-иерархических различий. Согласно каноническому трактату «Ли цзи», Конфуций говорил, что без ли не может быть порядка, а следовательно, и процветания в государстве: «Нет ли — значит, нет различий между государем и подданным, верхами и низами, старыми и молодыми… Ли — установленный порядок вещей».

Аналогичным образом в Индии «образующий реальное и нереальное Брахма, не только «вечный творец существ», но и определяющий для всех «имена, род деятельности (карму) и особое положение». Ему приписывается установление кастового деления и требование безусловного его соблюдения. Согласно исходящим от Брахмы «Законам Ману» (сложившимся в VI—V вв.еках до н.э.), высшее положение в обществе занимают жрецы — брахманы, служение которым оценивается как «лучшее дело» для простолюдина — шудры. Последний же «не должен накапливать богатств; даже имея возможность (сделать это), так как, приобретая богатство, притесняет брахманов».

Мистическая аскеза свидетельствует об эгоизме, рассчитывающем на индивидуальное освобождение от страданий, но она же демонстрирует высшую степень альтруизма: отказ от земных благ, жертвенность служат для других примером бескорыстия, постоянным укором стяжательству, низким страстям и бездуховности. Миро- и жизнеотрицание нередко оказывается отрицанием лишь мира зла, но не жизни как таковой. Напротив, в постоянном стремлении к самосовершенствованию, в неустанном поиске истины проявляется подлинное утверждение жизни как вечно изменяющегося процесса, потока нескончаемых перемен.