Поэзия Гейне

ПоэзияГейне

Введение

Генрих Гейне по праву считаетсяодним из самых талантливых поэтов и философов Германии всех времен. И, какговорится, все хорошие философы хороши по-разному, все плохие — плохиодинаково. Гейне — один из тех, кто не только покорил свое время, но и вторгсяглубоко в будущее, став духовным наставником человечества. Ни до, ни после негоне было поэта-философа хотя бы отдаленно напоминающего Гейне, хотя у него былипредки и продолжатели традиции. Сам Гейне, оглядываясь на пройденный им путь, очень точно определил свое место в немецкой литературе. Он окрестил себяпоследним поэтом романтизма и первым поэтом новой, революционной школы поэзии, признав, что после всех сокрушительных ударов, нанесенных имхристианско-рыцарскому романтизму, он сам порой скучал по голубому цветкуромантики, правда, в новой, «предельно дерзкой форме современного юмора». Онбыл новатором, первопроходцем в том единственном значении этого слова, котороепредполагает синтез традиции и нововведений.

1. «Мир раскололся пополам»

Останься Гейне автором одной лишь"Книги песен", своего лирического первенца, он с полным правом вошел бы в кругвеличайших поэтов Германии.

Вместе с тем этой романтической, хотя и далеко не безобидной, книгой он, к удовольствию ее либеральныхпоклонников, ревнителей общественного спокойствия, не вызвал бы против себяСтолетней войны, отголоски которой слышны еще сегодня. В этой ожесточеннойвойне кондотьеров реакции и мракобесия, вроде Меттерниха и Геббельса, скинжалом в одной руке и факелом в другой, всегда окружали сонмы вооруженныхперьями подручных. Втайне вздыхая над страницами гейневских песен о любви, соловьях и розах, они гласно предавали анафеме и распинали на каждом журнальномкресте «совсем другого» Гейне — бунтовщика, врага порядка, хулителя всего"священного". Одним словом, того Гейне, который, презрев обещанное ему всеобщееблагорасположение при жизни и бестревожный сон в могиле, когда пришел сроксоциальных битв, отважно перевооружился, сменив «золотую лиру на тугой лук и смертоносныестрелы».

Сверкать я молнией умею, Так вы решили: я-не гром. Как вы ошиблись! Я владеюИ громовержца языком.

И только нужный час настанет,-Я должен вас предостеречь: Раскатом грома голос грянет, Ударом грозным станет речь.

Он с честью выполнил свой долг. «Икогда в 1843 году молодой философ и революционер Карл Маркс впервые встретилсяс маститым и прославленным поэтом, он мог уже видеть в нем образец того типаписателя, какого требовало время: они стали друзьями и соратниками». Посвидетельству Лафарга, «Гейне и Гете, которых Маркс в разговоре частоцитировал, он знал наизусть». Он знал наизусть и цитировал не толькогромоподобные стихи Гейне той поры, когда дух его сатиры носился над «хаосом"немецкой политической поэзии и бунтовской философии, но и тихогласные мелодии"Книги песен» и «Новой весны».

«Однажды Гейне сказал, что мирраскололся пополам, и трещина прошла по его сердцу, сердцу поэта, которое естьцентр мира». В самом деле, великому философу было суждено стать средоточиемстремительной, неустойчивой, переходной эпохи, когда в мире завершался циклантифеодальных революций, но прежде чем капитализм очистил себе дорогу отобломков средневековья, он оказался перед лицом нового, им же порожденноговрага — пролетариата, единственно революционного класса, который угрожалсуществованию самих основ буржуазного общества. При этом, чем ближе кповоротному моменту — революции 1848 года, тем очевиднее становился отходбуржуазной демократии от ее прежней революционности, тем решительнее возвещалао себе молодая, созревшая в классовых боях пролетарская демократия.

Оказавшись в самом водоворотеобщеевропейских событий и идейных волнений, Гейне, обладавший отзывчивымсердцем поэта, прозорливым умом мыслителя и острейшим пером мастера, чувствовалсильнее, понимал глубже, видел дальше всех своих немецких сверстников и сумел сбольшей мощью, чем все они вместе, отразить свой век, его величие и слабости ив то же время с покоряющей откровенностью раскрыть противоречивый мирсобственной души, ее взлеты и падения, радости и муки. Он никогда не выжидал, когда события или новые идеи отодвинутся на достаточное расстояние, чтобы ихможно было, как большую картину, рассмотреть издалека. Стремясь идти вавангарде времени, он умел схватывать существеннейшие приметы и самое дыханиекаждодневно творимой истории.

2. Художник

Во всем, что писал Гейне, от нежнойпесни до газетной статьи, кипит мощный поток лиризма, звучит голос внутреннераскованной, познавшей себя личности, художника-революционера, который, говоряо времени, не прячется за его широкой спиной, но с сознанием своего праваговорит и о себе, кого оно избрало своим певцом, глашатаем и судьей. Своеоружие — слово — Гейне недаром назвал «певучим пламенем»: это пламя, которое, подобно естественному огню, и светит, и греет, и сжигает.

С этим связано еще односчастливейшее свойство философского дарования Гейне: в своей поэзии он судивительной последовательностью и полнотой воплотил не только все этапы целойисторической эпохи, но и все возрасты собственной жизни: юность, зрелость, старость в их неподдельной физической и духовной сущности; причем, не однажды, особенно в стихах последних лет, когда Гейне был уже неизлечимо болен, онподнимался до подлинного трагизма, но зато никогда не казался смешным илижалким, как это бывает с теми, кто тщится предстать в возрасте давно пережитомили еще не близком. Сознание и чувства Гейне, нередко спорившие друг с другом врешении этой огромной задачи — поэтического воссоздания жизни художника, дружнотрудились над тем, чтобы он неизменно оставался самим собой. Справедливо писалГенрих Манн, что «когда к истрепанным томикам Гейне обращается зрелый человек, он находит в нем зрелого человека, как юноша находит в нем юношу, ибо каждыйвозраст одинаково ему присущ и узнает себя в нем».

Своей «лирической юностью» называлГейне «Книгу песен» (1827) — поэтическую хронику его первого творческогодесятилетия. Создавалась она в годы жестокой реакции, сковавшей, после крушениянаполеоновской империи, все европейские страны, в особенности отсталуюполуфеодальную дворянско-поповско-чиновничью Германию.

С самого начала работы над будущейкнигой Гейне сознательно ставил себе цель быть оригинальным, выработать свойпоэтическо-философский стиль. Разъясняя в одной ранней статье своепредставление о романтизме, он бросил вызов реакционным романтикам, выдвинув дварадикальных требования: изгнать из поэзии христианско-рыцарский дух иотказаться от смутной, туманной, призрачной образной формы. «Образы, которымнадлежит вызывать подлинные романтические чувства, должны быть столь жепрозрачны и столь же четко очерчены, как и образы пластической поэзии». «Вся"Книга песен» станет широкой ареной борьбы Гейне за демократический романтизм".

Обычно принято говорить о мрачномтоне «Книги песен» и пессимизме ее автора. Спора нет, свинцовые тучи"арестованного времени" не прошли мимо Гейне, и черная тень их лежит на егостихах. Стихотворный цикл «Сновидения», которым открывается первый раздел -«Юношеские страдания», — не только дань начинающего поэта традиции немецкихромантиков, рассматривавших мир сквозь кошмарно-фантастическую призму ночноймглы, но живой стон одинокой, бесприютной, оскорбленной души философа-плебея.

Сквозной темой книги, ее ведущейосью является неразделенная любовь. Строгий отбор поэтического материала ивдумчивое его расположение превратили стихотворный сборник в своеобразнуюлирическую повесть, внешне завершенную, внутренне единую и динамичную, вкоторой каждый из четырех разделов ощущается как ступень в развитии любовногосюжета, как стремительное восхождение всей поэтической системы к просторам реализма. С каждой страницей «повести» все отчетливей проступает живой, многогранныйобраз ее лирического героя. Не беспечно веселый подмастерье народной песни, ставшей животворным источником гейневской философии, а современный образованныйи мыслящий молодой человек смотрит на нас широко раскрытыми то печальными, тоозорными глазами, юноша с пылким и беспокойным сердцем, распахнутым и длярадости бытия, и для чужого горя, сердцем, жаждущим счастья и борьбы, нообреченным на одиночество и страдания в этом темном филистерском царстве господи рабов.

Сходство между героем и его творцомочевидно, ибо философ создавал его по собственному образу и подобию. Обоимтесно и душно в мире, где справляют свой маскарад «рыцари, монахи, государи».Оба хотели бы бороться, но еще не свершились желанные сроки: вокруг — сумерки, страх и безмолвие. Оба парят в небе сладостно-утешительной мечты, но эторомантическое небо — иллюзорное убежище для слабых духом, золотой сон сбезрадостным пробуждением.

Остается любовь — неотчуждаемый дармолодости; остается упоение хмелем первой, чистой страсти, со смехом и слезами, горькой радостью и светлой скорбью, — всем, что люди называют счастьем.

Но в этом мире и любовь — трагедия. Она заключается не в том, что ныне, как тысячу лет назад, действует стихийныйзакон естества, когда

Юноша девушку любит, А ей полюбился другойНо тот — не ее, а другуюНазвал своей дорогой

За первого встречного замужДевушка с горя идет, А юноша тяжко страдает, Спасенья нигде не найдет.

3. Любви все гении покорны

Старая, но вечно новая история. Скаждым она хоть раз в жизни случилась, и поэтому лирический рассказ о нейзаставляет сердце одного дрогнуть еще не утихшей болью, сердце другого -грустью ожившего воспоминания. «Себе самому и всем жертвам этого недуга Гейне втаком случае дает простой совет: забудь ее и полюби другую». Вот еслинедуг повторился, тогда это уже горе, но и против него есть лекарство: посмейсянад собой, дай ему раствориться в смехе:

Тот, кто любит в первый раз, Хоть несчастливо, тот — бог;А кто любит во второйБезнадежно, тот — дурак.

Я — дурак такой: люблю яБез надежды вновь. Смеются Солнце, месяц, звезды, с нимиЯ смеюсь — и умираю

С другой стороны, в головевлюбленного философа-поэта, опьяненной близостью «милой», соловьиной ночью, ароматом цветов, бьется мучительно трезвая мысль, что между ним, простолюдином, и его «жестокой» избранницей сердца стоит не вечный закон взаимного притяжения, а закон социальный, отделивший каменной стеной отчуждения всех благоденствующихот обездоленных. В этом трагедия современной любви.

В романтическую ткань книги время отвремени вплетаются стихотворения, которые раскрывают этот социальный мотив, озаряя своим уже не призрачным, а реальным светом печальную повесть о неосуществившейся любви. Вместе с «Фреско-сонетами», балладами «Гренадеры» и"Валтасар", со многими космическими метафорами «Северного моря» они напоминаютнам о том, что за поэтом-волшебником, неподражаемым певцом любви, стоитсуровый, с гневно сжатыми губами поэт-гражданин, решивший освободиться отвеликого груза сердечных страстей и выйти на ратное поле жизни.

Смело ломая окаменевшие традицииромантизма, не выходя при этом из его русла, Гейне ломал и самого себя." В этойдвойной борьбе он пускает в ход сильнейшее свое оружие — иронию. Она — неозорство, не надуманный прием". Во всех ее гранях — саркастическая, юмористически добродушная, исполненная горечи или грусти — она вырастает из самыхглубин его противоречивого духа, из столкновения живущего в нем бойца, порывающегося к реальному действию, и романтика, вынужденного предаватьсямечтательному созерцанию. В лирическую стихию «Книги песен» ирония входит некак чуждое ей начало, а как ее живой фермент, призванный стоять на страже того, чтобы поэзия, рожденная в разорванном, дисгармоническом мире, сама, вопрекиправде жизни, не превратилась во всепримиряющую гармонию, чтобы чувствафилософа, стремящегося в романтическую высь, и критический разум, стоящий напочве земной действительности, не теряли друг друга из вида. В"сентиментально-коварных" песенках Гейне ирония то звучит как вторая, насмешливо диссонирующая мелодия, то неожиданно взрывается в финале, разрушаятак любовно и бережно возведенное здание мечты.

В иронии Гейне таится не толькоразрушительная, но и созидательная сила. С помощью иронии он преодолевает своюодержимость одной страстью с ее трагической безысходностью, формирует в себенового человека, свободного от моральной скверны старого общества и готовогоидти навстречу своей тяжелой, но единственной судьбе. Вместе со своейобоюдоострой иронией он отрывается от романтической созерцательности и учитсявидеть мир глазами реалиста.

Действительно, после «Лирическогоинтермеццо», где действие любовной повести все еще происходит во сне или втайниках души, окутанной дымкой, в разделе «Опять на родине» нам предстает вграфически четких линиях немецкий город, его реальные обитатели, да и самавозлюбленная поэта выходит наконец из тумана, и оказывается — она некоролевская дочь, не безликая в своей многоликости красавица, а обыкновеннаяженщина, к тому же еще несчастная, обремененная нуждой и житейскими заботами.

В великолепно-грандиозных"эпиграммах" «Северного моря», венчающего книгу, перед нами неожиданнораспахивается такая ширь пространства и времени, что человеку, кажется, в порурастаять в ней. Но именно здесь, оставшись один на один со своими думами, совсеми стихиями природы, столь созвучными его душе, поэт сам обретает рост и голосисполина." В метрически-вольных, как море, стихах, овеянных всеми ветрами, пропитанных соленой влагой прибоя, то убаюканных штилем, то вздыбленныхштормом, ведет он раздумчивые и веселые беседы с небесными светилами, со своимисобратьями древними эллинами и их вечно прекрасными очеловеченными богами".В этом одухотворенном, величественном, всегда юном организме природы все сущее, от цветка до галактик, равноценно и равноправно.

Стихи «Северного моря», прозвучавшиекак гимн торжествующей молодости, были предвестьем нового, оптимистическоговосприятия жизни и любви у Гейне. Оно сказалось во втором сборнике его лирики"Новая весна", последней книге, созданной поэтом на земле своей родины. Оноставил позади юность, пропев ей прощальную песню в стихах этой книги, но взялс собой в новую дорогу окрепшее мужество, свободу духа и решимость статьсолдатом в «общественной войне человечества».

Чуть не в каждой галерееЕсть картина, где герой, Порываясь в бой скорее, Поднял щит над головой.

Но амурчики стащилиМеч у хмурого бойцаИ гирляндой роз и лилийОкружили молодца.

Цепи горя, путы счастьяПринуждают и меняОставаться без участьяК битвам нынешнего дня.

«Сквозь лирическую поэзию Гейне, этот сплав чувственности и целомудрия, пробивается одна мысль, которая подниметголос в его первой прозаической книге „Путешествие по Гарпу“, а в дальнейшемстанет сердцевиной его философских и социальных воззрений — возмущенная мысль отом, что аскетическая мораль христианской религии с ее требованием обуздания"греховной» плоти ради спасения «вечной» души в корне враждебна самой природечеловека, его естественному стремлению наслаждаться радостями земного бытия, неожидая небесных благ". Все любимые наставники Гейне, от гуманистов Возрождениядо сенсимонистов и «великого язычника» Гете, внушали ему, что человек — высшеетворение природы, более высокое, чем сам бог, которого он же придумал, и созданон для счастья на земле.

Смелый до дерзости отпор постнойдогме отречения, питавшей поэзию феодальных романтиков, равно как и лицемериесухопарых ханжей и святош, дал Гейне в циклах стихотворений под названием"Разные", написанных уже в Париже, куда немецкий поэт-патриот, гонимый народине, переехал вскоре после того, как Франция пережила события революции 1830 года.

В Париже, о жителях которого Энгельссказал, что они сочетают в себе страсть к наслаждению со страстью кисторическому действию, Гейне сразу попал в свою стихию, тем более что обестрасти были одинаково присущи его натуре. Страсть Гейне к историческомудействию нашла себе широкое применение на арене воинствующей революционнойпублицистики, страсть к наслаждению, сбросив покров юношеской стыдливости, хлынула в эротические стихи «Разных».

Смысл названия книги — разныеженщины. «В пластически осязаемых, словно отлитых из бронзы стихах, на фоневсегда взвихренного, веселящегося и спорящего Парижа, выступает новый образпоэта, зрелого мужа». Он давно осознал, что для людей его возраста и принциповто, что называется делом всей жизни, неизмеримо выше любви, но, как человек, которомуничто человеческое не чуждо, он спешит без самобичевания и мук допить свойзолотой кубок счастья и, как фульский король, бросить его в море.

Не отвергай! Пусть жар погас, Возврата нет весне, Но дай еще хоть малый срок, Чтоб отгореть и мне.

И пусть не можешь ты любить, -Хоть другом назови. Мы в дружбе ценим поздний дарДолюбленной любви.

4. Страсть и барабан

С другой стороны, словно для того, чтобы раскалить возмущение рыцарей мещанской добродетели, женщины, с которымисправляет свою «масленицу страсти» поэт, — это красотки парижских бульваров, дамы с камелиями.

Слов нет, в любви двадцать пятачковне составляют рубля. Но немецкие критики с таким жаром напали на автора"Разных", так прямолинейно отнесли эту головокружительную историю мимолетныхсвязей, свиданий и измен к личности самого Гейне, что можно подумать, будто втворчестве настоящего поэта его внутренняя жизнь всегда тождественна фактам еговнешней биографии.

Размах гейневской философии огромен- от передачи едва уловимых вибраций души до выражения пафоса целой эпохи, отпесенки «Ты — как цветок» до «Силезских ткачей», отличающихся друг от друга, как свирель и зовущий к битве барабан.

Неизменно отстаивая «неотъемлемыеправа духа» в поэзии, Гейне добровольно подчинял свой талант только совести итребованиям истории. Он еще раз, к вящей славе своей, принял их диктат, когда вначале сороковых годов, в виду приближавшейся германской революции, выступилкак ее певец и предтеча. Свободно, с таким веселым задором, точно решение стать"барабанщиком революции" пришло к нему как озарение, а не в результате раздумийи преодоленных противоречий, возвещает он в трех строфах «Доктрины», открывающей книгу «Современных стихотворений», свой символ веры поэта игражданина:

Стучи в барабан и не бойся, Целуй маркитанку под стук;Вся мудрость житейская в этом, Весь смысл глубочайших наук.

Будя барабаном уснувших, Тревогу без устали бей;Вперед и вперед подвигайся — В том тайна премудрости всей.

И Гегель, и тайны науки — Все в этой доктрине одной;Я понял ее, потому что Я сам барабанщик лихой!

Со свойственным ему искусствомвыражать многое в немногих словах, Гейне, определяя свое место в строю борцовза свободу, попутно, одной строкой: «Целуй маркитанку под стук» — отметаетобычный для мелкобуржуазных поэтов его времени идеал революционера как аскета сгорящими глазами, отрешившегося от всего мирского, а двумя другими строками: «ИГегель, и тайны науки — все в этой доктрине одной» — с гордостью напоминает отом, что именно он, Гейне, первый понял революционный дух гегелевскойдиалектики и первый, вопреки своему учителю, сделал из нее реальный вывод озакономерности народных восстаний.

«Считая себя солдатом революции, Гейне обращается к своему отточенному оружию — сатире. Смех Гейне, родившийся в"Книге песен», как звонкий родник среди романтических деревьев «старогосказочного леса», вырвавшись на простор жизни, становится бурной рекой, низвергающей на своем пути гранитные скалы и пороги" .

Душою «Современных стихотворений», вкоторых поэт не оставляет камня на камне от всех идолов старой Германии, является стихотворение «Силезские ткачи» — отклик на первое организованноевосстание немецких рабочих в 1844 году. Стихотворение это, как небо от земли, далеко от поэзии так называемого «истинного социализма» с еежалостливо-филантропическим лепетом о страдающем бедняке и о классовомбратстве. Оно написано сурово-пророческим, гневно-угрожащим стихом, каждоеслово которого обрушивается, как чугунный молот, сокрушая по частям официальныйлозунг феодальной партии:

«С богом за короля и отечество» — ивозвещая великую миссию пролетариата, призванного историей стать могильщикомсобственнического мира.

5. Смех и гнев Гейне

Соединенными силами смеха и гневаГейне, «дробя стекло, кует булат», разрушает отживающее и утверждает новое. Всвоей сатирико-романтической поэме «Германия. Зимняя сказка» он страстнопорывается рассмотреть сквозь мглу времени облик социалистического общества;однако в нарисованной им картине, при всем обилии в ней света и радостныхкрасок, общий рисунок лишен реалистической четкости, как и само представлениепоэта о социализме. Связанный многими сторонами своего существа со старой, домарксистской эпохой, Гейне, преодолевая мучительные колебания и сомнения, больше сердцем, чем сознанием приблизился к порогу научного социализма, но ненашел в себе силы сделать еще один шаг. Он остался на рубеже, но с глазами, жадно обращенными в будущее, с душою, полной обманчивого страха за судьбывеками созданных кумиров красоты и ликующей веры, что только победившийпролетариат нанесет смертельный удар старому миру, «в котором невинностьпогибала, эгоизм благоденствовал, человек эксплуатировал человека».

События революции 1848 года и еетрагический финал Гейне встретил прикованный смертельной болезнью к постели, скоторой ему уже не суждено было подняться. Физические муки и душевная скорбь ожестоко обманутых ожиданиях, соединившись, ввергли поэта в состояние глубокогоотчаяния, от крайностей которого его спасали не медицинские средства и утешенияблизких, а его собственные испытанные целители — светлый ум, неиссякаемый юмори поэзия. Вместе с тем того, что было завоевано всей его жизнью — веры вторжество правды, надежды на будущее и любви к человеку, — не могли сломить внем ни материальные невзгоды, ни болезнь, превратившая его в «Иова на ложестраданий», ни темная ночь реакции, нависшая над притихшей Европой.

Однако самое потрясающее в этойтрагедии долгого и мучительного умирания было то, что творческий дух поэта нетолько не померк, не изменил себе, а напротив, как бы назло самой смерти, оставался ясным и неутомимо деятельным до последнего часа. Словно неопалимаякупина, горел он, не сгорая, и в этом пламени рождались такие сокровища, какиммогла бы позавидовать даже его собственная молодость.

Среди этих сокровищ сборник стихов"Романсеро" - «золотая книга побежденного», вокруг которой сосредоточено все, что создано Гейне в последние годы жизни.

В этой великой, но скорбной книгесчастливейший поэт, но несчастнейший человек, как прикованный Прометей, свободный только в мыслях, расширяет свои поэтические владения до отдаленныхграниц земного мира и истории. «Всю книгу объединяют философские раздумья оминувших веках, о сегодняшнем дне, о будущем человека» .

Отшумела буря революции. Одниостались на поле боя, другие, истекая кровью, скрылись в тревожной тьме. Всеони побежденные. Сам поэт — один из них: он побежден, но не сдался. Он тридцатьлет, как часовой свободы, стоял на боевом посту, но вот:

Свободен пост! Мое слабеет тело… Один упал — другой сменил бойца! Я не сдаюсь! Еще оружье цело, И только жизнь иссякла до конца.

Всегда было так: гибли добрые, торжествовали злые. Но кровь героя, пролитая за правду, не умирает: не тольковожди, увенчанные победами, но и «сын злосчастья»,

Смелый воин, побежденныйЛишь судьбой несправедливой, Будет в памяти потомковКак герой вовеки славен.

И тот, кто сегодня побежден, завтрастанет победителем.

Заключение

Гейне уходит из мира без обиды наживых, но с горькой иронией над самим собой, сохраняя гордость и величие передлицом смерти, прощается с людьми, с природой, с ее вечным праздником красоты иблагости, хотя:

О, как страшна, как мерзостнамогила! Как сладостен уют гнезда земного! И как расстаться горестно и больно!

Гейне прощается с недругами илюбимыми. С одними, — зная, что они вырвут язык у его трупа, чтобы он незаговорил и мертвый. С другими, — уповая на то, что, простив своему поэту всеего вольные и невольные ошибки, они бережно будут хранить его светлую память ипередадут ее потомкам. И он не ошибся. Добрая слава Генриха Гейне живет не вмраморе и бронзе, а в сердцах народов, которые усыновили и ввели в свою семьювеликого национального немецкого поэта, сделав его великое наследие достояниемвсего человечества. «И долго буду я любезен тем народу, что чувства добрыея лирой вызывал» — эти известные слова другого поэта можно легко применитьи к Гейне, ведь и к его нерукотворному памятнику до сих пор не заросла народнаятропа.